 Классика — это мифология культуры. Зачисление творца в классики тянет за собой унылый груз канонизации, выхолащивание понимания и, как следствие, утрату читательского интереса. Серьёзный анализ подменяется юбилейно-величальным славословием, и в школьных аудиториях появляются новые лики с неутолимым пламенем во взорах. Представим, однако, на секунду, что «Онегин» или «Герой нашего времени» найдены в архивах или извлечены из спецхрана; словом, что они для нас внове. Ах, как взахлёб мы читали бы их. Право же, поневоле покажется, что для великих опала – благо.
Лермонтов известен по школьным хрестоматиям прежде всего как автор самых знаменитых стихов на смерть Пушкина. И, конечно, по портретам в алом с золотым шитьём гусарском ментике.
Невысокий молодой офицерик с некрасивым лицом, прихрамывающей походкой и вечной привычкой зло подшучивать над окружающими каким-то чудом успел за неполные двадцать семь лет определить вектор развития русской литературы не на одну сотню лет вперёд.
В разгульной гвардейской жизни он был под стать своим сверстникам и однокашникам. Привычки «золотой молодёжи» во все века одинаковы, а он состоял в родстве с самыми знатными фамилиями – Столыпиными и Арсеньевыми. Вино рекой, театры, весёлые актриски. И первые стихи его были посвящены именно этому разгульному быту. Даже сейчас их не решаются публиковать без купюр. Впрочем, и посреди этой беспутной вакханалии Лермонтов умудрялся находить время для совершенно иного творчества; до нас дошёл достаточно большой фрагмент неоконченного романа, да и стихи становились серьёзнее и мастеровитей. Говорят, что Пушкин, прочтя опубликованного к тому времени «Хаджи Абрека», успел потереть ладошку об ладошку: «Далеко пойдёт мальчик!»
 Изменился не только поэт, изменился человек. «Каждый пишет, как он слышит...» Новый взгляд потребовал новой формы. Достаточно сравнить, например, «Парус» и «Утёс» — наглядный путь от символа к философии. В стихах зазвучало глубокое, неподдельное, неприукрашенное чувство. Лермонтов, стремясь выплеснуть в стих всю свою боль, одиночество, находит удивительно человеческую интонацию.
Или знаменитые последние шестнадцать строк «Смерти Поэта» — и «Дума». По датам разницы всего год, по сути — вечность. Вместо «вы» здесь стоит «мы»; вместо бичевания, гнева и пафоса — какая тоска и горечь! Где уж там «железный стих». Он, мятежный, уж не ищет бури, по крайней мере — в стихах. Любознательный литературовед найдёт в них новизну стиля, ритма, рифмы, всё разложит по полочкам и не сумеет только одного: объяснить, как сочетать слова — самые обычные, из тех, что оказались под рукой, — чтобы получилось, скажем, «Завещание». Кажется, что строчки и не должны выстраиваться в столбец: «Отца и мать мою едва ль застанешь ты в живых... Признаться, право, было б жаль мне опечалить их; но если кто из них и жив, скажи, что я писать ленив, что полк в поход послали и чтоб меня не ждали».
Видимо, поэтому А. Блок так любил последний его портрет, беглый рисунок сослуживца: расстёгнутый ворот сюртука, небритый подбородок, помятая фуражка. «Не правда ли, Лермонтов только такой? Только на этом портрете? На остальных – не он," – говорил он Чуковскому.
Лермонтов стал новатором и в русской прозе. Глубочайший тонкий психологизм "Героя нашего времени" явился предтечей целого направления отечественной литературы.
С Кавказа Лермонтову не суждено было вернуться. Привычка скверно шутить дорого ему обошлась. На дуэли с давним знакомцем, приятелем ещё по школе гвардейских прапорщиков Лермонтов был убит наповал...
Когда Россия готовилась праздновать столетие со дня рождения М. Лермонтова, разразилась Первая мировая война. За месяц до столетия со дня гибели поэта на страну обрушилась война Отечественная. "Бывают странные сближения"...
|
